По тексту Андрея Липского, ранак.ми. Фото: ранак.ми
На протяжении трёх лет, с 1990 по 1993 годы, в Светлогорске бесследно исчезали дети.
При помощи архивных видеоматериалов и газетных публикаций, рассказов очевидцев и непосредственных участников событий, потерпевших и их родственников, журналисты ранак.ми восстановили хронологию событий тех страшных лет:
«Светлогорский кошмар» 90-х, часть 2: маньяк Миренков и его жертвы
«Светлогорский кошмар» 90-х, часть 3: судебный процесс над маньяком Миренковым
«Светлогорский кошмар» 90-х, часть 4. Адвокат, прокурор и следователь о маньяке Миренкове
Пока судебная коллегия областного суда готовилась к оглашению приговора, журналистам ТРК «Ранак» удалось побывать в тюремной камере, где находился Миренков, и взять у него интервью. Предлагаем его вашему вниманию без купюр…
— Ты сидишь уже давно, с 27 апреля прошлого года. Какие мысли посещают в камере?
— Ну, какие мысли в камере… Старался ни о чём не думать. Пытался прокрутить жизнь, время было.
— Часто ли вспоминал убитых тобой мальчиков?
— Да… Вспоминались по-разному… В разные времена по-разному, всё-таки долгий срок.
— На твоей совести шесть трупов. Скажи, ты готовился к этим убийствам, планировал, или это происходило спонтанно?
— Скорее спонтанно, специально не готовился, это как-то стихийно… Но я не хочу эту тему развивать, потому что будет похоже на то, что я оправдываюсь. Нет. Нет и ещё раз — нет. Потому что такое я сам не могу себе простить, не то хотелось бы, чтобы кто-то мне простил… Вот и всё.
— То есть ты встречал мальчика на улице, у тебя сразу же зарождался какой-то план, молниеносно, да, ты его забирал? Вот как, допустим, произошло с Толей Радченко? Ведь парень случайно шёл, от бабушки. Ты его попросил, он тебе помог, ты его забрал, увёз в лес…
— Я так скажу: я не хотел бы развивать эту тему. Почему… Потому что я знаю хорошо, что очень много людей… Просто сталкивался уже в этой системе с людьми, которым абсолютно всё равно, кого именно я убил. Их больше интересует вопрос как я это сделал. И у меня просто убеждение, что многие любят посмаковать подробности. Я бы просто не хотел развивать эту тему…
— Люди-то людьми, ладно — чисто людское любопытство, но дело в том, что родители хотели знать о последних минутах своих детей. Что они говорили тебе перед смертью? Ты можешь вспомнить?
— Нет… Я помню, но я не могу это сказать. Не буду говорить этого…
— Игорь, двух мальчиков ты оставил в живых. Скажи, ты их собирался убивать? Или они как-то упросили тебя? Какие слова они тебе говорили, что ты всё же не пошёл на убийство?
— Я не знаю сам, почему я их не убил, но…
— Давай вспомним твоё детство? Каким оно тебе помнится? Хорошо его помнишь?
— Детство… Мне не хотелось бы его вспоминать. Оно не было тяжёлым – обычное детство, но…
— Ты рос без отца. Ты его ни разу не видел?
— Нет.
— Ты собирался к нему на встречу в Киев. Вы так и не встретились?
— Нет, хотя я и пытался найти его по старому адресу. Просто из любопытства. Но он там уже не проживал просто-напросто.
— Скажи, а друзья у тебя были? В детстве, потом?
— Ну, конечно были, и много. Много было, но это скорее товарищи. Товарищи… Ну а друзьями… По-моему, слову «друг» придаётся большое значение. Товарищи.
— Как вы проводили время, о чём говорили?
— О разном, обо всём, о чём угодно… Скажу одно, что никто из них даже не подозревал. Не то что бы об убийствах или что светлогорский маньяк — это я, но даже о том, что у меня такие вот наклонности. Я скрывал их, на глазах вёл нормальный образ жизни.
— Ты только что назвал себя маньяком. У тебя действительно были маниакальные наклонности?
— Ну, я думаю да, по-другому назвать нельзя. Я не знаю, как это по-другому назвать…
— Судья зачитывал заключение судмедэкспертизы, где, в частности, было указано, что ты с детьми обращался жестоко, избивал их, резал, душил, кромсал…
— Я не знаю, кто это написал, но я хотел бы, чтобы этот судмедэксперт пришёл бы сюда и сказал бы мне, говорил я это или нет. В глаза прямо сказал… Клянусь, я такого не говорил. Я вообще очень-очень мало говорил.
— Ну а было такое на самом деле?
— На самом деле такого не было. Экспертиза же на столе!
— У тебя были враги в жизни?
— Враги? Ну конечно были… У кого их не было?
— Как ты с ними поступал?
— Старался отомстить… Как я мстил? Ну, кто же об этом рассказывает? Зачем об этом рассказывать? Как доведётся… Представится случай – отомщу, вот и всё.
— Как ты охарактеризуешь своё отношение к людям? Люди тебе нравятся или ты их ненавидишь?
— Второе.
— В чём же причина этой ненависти?
— Да я просто не верю в будущее людей. Наших! Не верю, не вижу его… Кстати, вот на что вроде я маньяк, там, убийца, но всё чаще, в данный момент вот в тюрьмах, встречаю людей, готовых на всё! Исключительно! Любого возраста, там, убить…
Чего только не хватает людям (чтобы убивать)? Не хватает того, чтобы была безопасность, во-вторых — лёгкая нажива. Вот эти два фактора если бы присутствовали, пачками бы валили, убивали бы. И таких людей всё больше и больше. Может, и есть хорошие люди, но я их не знаю…
— Но ты-то тоже старался прожить с помощью лёгкой наживы?
— Да, сейчас это нечего скрывать, так оно и было.
— Ты считаешь, это и есть нормальная жизнь?
— Нет, это ненормальная жизнь. Это далеко не нормально, иначе я бы не был тут, в тюрьме.
— Скажи, что для тебя понятия «жизнь», «смерть»?
— Я смотрю на жизнь и на смерть с физической точки зрения.
— То есть, после смерти ничего нет? Душа человека никуда не попадает? В ад, в рай?
— Ну почему же? Такое может быть тоже. Увидим…
— Если ты на что-то надеешься, скажи, куда ты попадёшь после смерти?
— Как я могу об этом думать, если не знаю… Не знаю, и даже не предполагаю. Если по религиозным понятиям, то конечно же в ад.
— Тебя арестовали 27 апреля 1994 года за кражу солярки в Бобруйске. В тот момент ты уже чувствовал, что над тобой собираются тучи, могут раскрыться совсем другие твои дела?
— Нет, ничего такого не чувствовал. Нет, я вообще не верил в то, что меня могут поймать! Не верил. Я думал, что если самому не сделать шаги навстречу, то это будет ещё долго продолжаться. Конечно, не всегда, но очень долго.
— А какой шаг навстречу ты сделал?
— Я уже говорил в суде и не хочу повторять… Да, я пошёл к Наковым – это был единственный шаг, на который я ещё был способен.
— На суде ты сказал, что пошёл к Наковым ради алиби…
— Ну сами подумайте… Я так сказал — могу даже повторить те слова, потому что мне ни в коей мере не нужно оправдание! Вот сейчас мы с вами говорим, а судьи там выносят приговор. И я ни в коем случае не хочу допустить никаких смягчений.
Но во мне было ещё что-то тормозящее, всё-таки я не последняя сволочь беспросветная, на котором пробу негде ставить. Какое может быть алиби?! Мне уже хотелось, чтобы это преступление было последним! Свидетели, опознание — всё это было, но я твёрдо знал, что мне это ничем не грозит. Тут другое что-то…
— После пропажи каждого из мальчишек по городу ходили самые невероятные слухи. Безусловно, доходили они и до тебя. Как ты на них реагировал?
— Когда как…
— Страх в душе был?
— Да, присутствовал.
— После пропажи последнего мальчика, Васи Накова, в городе был митинг. Ты знал о нём? Может, присутствовал?
— О митинге знал, но я в это время был далеко отсюда.
— Как проходил твой день, когда ты убивал людей? Ну, допустим, как ты провёл 9 августа, когда пропал Вася Наков? Или 30-е марта? Или когда Толя Радченко пропал? Это были для тебя обычные дни?
— Конечно, нет…
— То есть ты весь день находился под впечатлением от содеянного?
— Впечатлением… Я вспоминаю эти дни. И чем больше я их вспоминаю, тем больше мне хочется, скажу прямо, на тот свет. Вот и всё…
— Настолько, что ты даже заявление в комиссию по помилованию написал…
— Ну, во-первых, другого просто не может быть. И не должно быть. Ну а заявление, это… Я знаю, что держат по полгода, а то и дольше могут держать до исполнения приговора. Ну а зачем?
— Ты хочешь, чтобы сразу?
— Конечно.
Тут необходимо сделать отступление. Миренков написал следующее:
«Прошу вас не рассматривать вопрос о моём помиловании, так как я сам этого не желаю, кассационной жалобы я не писал, но зная, что ваша комиссия рассматривает вопросы о помилованиях в любых случаях, я убедительно прошу вас посодействовать скорейшему утверждению решения областного суда г. Гомеля от 9 августа 1995 года.
Каждый человек волен сам распоряжаться своей судьбой, решил и я свою, и с вашей стороны на этот случай самым гуманным шагом будет то, что вы не станете оттягивать самое мучительное — это ожидание».
Аналогичное заявление он направил своему адвокату.
— Ты был в следственном изоляторе в Минске, в Гомеле. Как реагировали сокамерники, когда узнавали о твоём деле?
— Сокамерники? Я же объяснял: большинству из них абсолютно до фени кого, там, за что. Их интересовало сколько, ну, и какую выгоду из этого извлечь можно. Большинство из них…
— Твоё последнее слово на суде было очень коротким…
— Да, коротким. Ну а что больше сказать? Я сказал самое главное, то что я не прошу прощения, потому что я его не заслуживаю, потому что такое не прощается.
Комиссия по помилованию вряд ли вняла заявлению Миренкова. Приведения приговора в исполнение он ожидал почти год. Игорь Миренков был расстрелян в СИЗО №1 г. Минска 19 июня 1996 года.
«Каждый год вспоминаем нашего Виталика»
— Психологически это, конечно, очень сильно на нашей семье отразилось, на маме…,- сказала мне по телефону старшая сестра Виталия Якимова, Ольга. — Мы каждый год вспоминаем нашего Виталика, но сами эти события стараемся не вспоминать. В церковь мама ходит, за столом собираемся. Все у нас живы: отец, мама, брат Валера – в Москве работает. С другими участниками тех событий мы стараемся не общаться…
Трагедия, произошедшая с Витей Новиковым, практически уничтожила его семью: отец Вити и его старший брат уже давно ушли из жизни, мама давно болеет…
Семья Радченко – отец, мать, брат – не перенесли горе от потери сына Анатолия. В скором времени все они ушли из жизни один за другим…
О судьбах остальных потерпевших нам ничего узнать не удалось.
